Профессор Чарота всегда был оптимистом в самом широком экзистенциальном смысле. А одна из его многочисленных статей, посвященная Франциску Скорине, так и называлась «Не прятаться от истины». Профессор Иван Чарота служил Истине всю жизнь.
Год назад, 7 ноября, ушел из жизни доктор филологических наук, профессор Иван Алексеевич Чарота – выдающийся белорусский литературовед, славист, критик, переводчик и общественный деятель, профессор кафедры теоретического и белорусского литературоведения филологического факультета БГУ, которую он сам долгое время возглавлял.
Маска масскульта
Иван Алексеевич был лауреатом премии Республики Беларусь «За духовное возрождение», академиком Сербской Академии наук и искусств, членом Президиума Союза писателей Беларуси.
Ряд его регалий и наград можно продолжать, но напомню еще лишь одну из них – медаль Пушкина, которой он удостоился по указу президента России Владимира Путина. Из-за нее один завистливый местный литературовед даже разразился гневной тирадой в СМИ.
Сущностный смысл наследия профессора Чароты можно передать двумя словами – служение Истине, и именно два слова как нельзя кстати подойдут для оценки его творчества – глубоко и весомо.
Познакомились мы в 1999 году на встрече у иеромонаха Романа (Матюшина), члена Союза писателей России, который как раз был в Минске проездом из подвергшейся бомбардировкам США Сербии. Тогда автор этих строк, будучи корреспондентом военной газеты, пришел написать о монахе, побывавшем на войне.
Когда я вошел в комнату, профессор и монах обсуждали какой-то перевод с сербского языка. Имея тесные духовные и творческие связи с Сербией, Иван Алексеевич переживал американское вторжение как что-то личное. Да и как не переживать, ведь это был первый крупный конфликт в Европе после второй мировой войны.
В тот год постсоветская маска демократии и масскульта по-американски была резко сорвана. Но профессора Чароту хамско-изуверское поведение американцев, хоть и возмущало, но не удивляло, ведь он хорошо понимал экзистенциальную подоплеку противостояния.
Во время нашей последней встречи на круглом столе в мультимедийном пресс-центре Sputnik Беларусь, незадолго до ухода из жизни Ивана Алексеевича, он говорил, с каким нетерпением сербы в 1945-м ждали прихода на Балканы русских солдат, которые олицетворяли свободу от гитлеровского ига. А ранее – от турецкого.
Его высказывания экстраполировались на современную Украину, тоже оказавшуюся под западным игом, преподносимым, как и во времена нацистской оккупации, под соусом «идеи Европы». В одном из моих интервью я спросил профессора Ивана Алексеевича, Чароту, не потеряли ли ценности славянской культуры свою актуальность на фоне этой идеи.
Он посетовал, что общественное сознание некоторой части населения и нашей страны склоняется к этой идее. Причем дело отнюдь не в притягательности идеи самой по себе в ее конкретно-историческом содержании или философской сути.
Безыдейность «идеи Европы»
Манящими, по Чароты, оказываются витринные реалии и, что особенно симптоматично, структуры, на которых будто бы клином сошелся свет: Европейский союз, Совет Европы, ОБСЕ, Европейский банк, плюс общеевропейская денежная единица.
Их вожделенность для обедневшего после известных катаклизмов большинства населения бывших социалистических стран предопределяется и поддерживается идеологемами типа «европейский стандарт», «европейский уровень жизни», «европейские ценности».»Когда в качестве идеального предлагается «открытое общество», стоило бы уточнить: для чего оно должно быть открытым – для перевалочных баз чужого оружия и наркотиков, для распространения сатанизма, культа силы, беспредела деморализации? То есть для разрушения тысячелетних традиций и сформированного духовного генотипа?» – задавался риторическими вопросами Иван Алексеевич.
И далее отмечал, что когда, к примеру, декларируется «приоритет прав человека», никто внятно не может объяснить, как же эти права сочетаются с правами отдельных наций и народностей, с их выбором пути суверенного развития. Это его замечание было явной ссылкой на Сербию, которую натовскими бомбами сталкивали на «демократический» путь.
Рассуждая о навязываемой извне обществу «передовой культуре и цивилизации», он предупреждал о том, как легко можно скатиться к страшной зависимости от кока-цивилизации, американской псевдокультуры. Привел сказанные ему слова сербского монаха: «Что нам ихнее, когда у нас в каждом сельском доме сохранились культурные ценности в несколько раз старше самой Америки».
Наша славянская культура – это понятие, производное от культа иного, нежели культ доллара или культ овечки Долли. И в этом ее актуальность, непреходящая значимость, считал Иван Алексеевич. Ситуацию же с Югославией он сравнивал с циклоном глобального геополитического переустройства с подвижным эпицентром.
Как известно, «развод» СФРЮ оказался очень болезненным и кровавым, последовала затяжная братоубийственная война в Боснии и Герцеговине. Иван Алексеевич говорил о том, что югославский урок чрезвычайно поучителен: «Хорошо бы нам его усвоить своевременно и с должным почтением к учительнице-истории».
Об идее славянской общности профессор Чарота говорил, что сейчас для нас вновь обретает смысл принцип «брат-брату». По его мнению, нынешний выбор для славян таков: либо в единстве сохранить и общность, и свою самобытность, становясь «позитивными творцами истории», либо ассимилироваться, становясь материалом для обогащения иных цивилизаций при стремительной глобальной американизации.
Судьбы славянства
Иван Алексеевич Чарота родился 16 сентября 1952 г. в крестьянской семье в деревне Лыщики Кобринского района Брестской области. Он говорил о своей деревне: «Моя малая родина является пограничьем трех нынешних государств – Беларуси, Польши и Украины. Дед мой был гражданином семи государств…»
Будущий выдающийся филолог с детства говорил на белорусском, русском, украинском и польском языках. Рассказывал, что еще до школы сам учился читать одновременно по Евангелию на старославянском языке, польскому букварю, украинскому сборнику поэтических произведений Т.Г. Шевченко «Кобзарь» и советским газетам.
Иван Алексеевич ходил в деревенские начальную и восьмилетнюю школы, а потом в СШ № 2 г. Кобрина. С 1969 по 1974 г. был студентом отделения русского языка и литературы филологического факультета БГУ. Уже тогда интересовался историческими судьбами славянства.
«Нельзя забывать, что историческая судьба славянства является феноменальной: неслучайно же славяне более тысячелетия назад получили возможность сложиться и утвердиться как отдельный народ, через свою азбуку – самую совершенную в мире. Через язык, который почти сразу приобрел статус равносвященного», – писал он в одной из своих работ.
Напоминал, что название «славяне» этимологически происходило от «слова» и «славы». Недаром изящная славянская словесность принадлежит к значительнейшим сокровищам мировой культуры. Профессор Чарота указывал на то, что у славянства имеется не только чрезвычайно значимое культурное наследие, но и огромные территории, невероятно богатые природные ресурсы, завидный потенциал для развития.
В течение 25 лет Иван Алексеевич состоял в библейской комиссии Белорусской православной церкви по переводу Священного Писания на белорусский язык. В одном из интервью ученый говорил: «Мы считали, что нужно сохранить тот церковный язык, который запечатлен в традиции самого народа. В ряде ранее осуществленных переводов встречаются новообразования, оказиональное творчество, а так быть не должно».
Профессор считал, что если так народ никогда не говорил и не будет говорить, то ему невозможно навязать язык: «Церковная традиция сильнее, чем все индивидуальные желания. И потому собственное новотворчество и терминотворчество в церковной сфере неприемлемы».
В упомянутом мной интервью он указал на 14 славянских государств с более 300 миллионами человек как о силе, с которой нельзя не считаться. Такой оптимизм был для него его личной истиной.
Одна из его многочисленных статей, кстати, посвященная Ф. Скорине, так и называлась «Не прятаться от истины». Истина же, которой профессор служил, пишется с большой буквы.
Мнение автора может не совпадать с точкой зрения редакции
